Клэй почувствовал горячую каплю где-то на скуле.

– Но лучше, чем денатурат, – ответил он. – Или Мэтьев листерин.

До этого немало всего произошло.

Гостиную прибрали.

Рыбу и птицу удалось уговорить остаться.

На кухне мы услышали историю подвигов Генри, и к нам зашла миссис Чилман из соседнего дома. Она пришла подлатать Клэя, но Генри оказалось нужнее.

Впрочем, сначала на кухню; прежде всего Генри должен был все объяснить, и на этот раз он дал понять больше, чем сказал: он говорил о Шварце и Старки с его девицей, и теперь уж не был столь жизнерадостным, как и я. Я-то, строго говоря, готов был швырнуть об пол чайник или угостить Генри тостером по башке.

– Что ты сделал?

Я не мог поверить ушам.

– Я думал, ты у нас из умных – такого можно было ждать от Рори.

– Эй!

– Да, – заметил Генри. – Прояви немного уважения.

– На твоем месте я бы сейчас не начинал.

Тут я поглядел еще и на сковороду, отиравшуюся на плите. Пустить ее в ход было несложно.

– Что, в конце концов, у вас там было? Они тебя отмудохали или переехали грузовиком?

Генри потрогал порез едва ли не любовно.

– Ну ладно, слушай. Шварц и Старки – клевые ребята. Я их попросил, мы выпивали, и потом…

Он перевел дыхание.

– …ни тот ни другой не вкупались, так что я полез к девице.

Он поглядел на Клэя и Рори.

– Ну знаете, та, с губищами.

Ты имеешь в виду с бретелькой от лифчика, подумал Клэй.

– Имеешь в виду с титьками? – уточнил Рори.

– Ее.

Генри радостно кивнул.

– И? – спросил я. – Что ж ты сделал?

Вновь Рори:

– Титьки у нее как сдобные булочки, у этой телки.

Генри:

– Как ты сказал? Булочки? Ни разу такого не слыхал.

– Вы, блин, закончили?

Генри и ухом не повел.

– Лучше, чем пиццы, – заметил он.

Господи боже, у них с Рори пошел какой-то разговор о своем.

– Или пончики.

Рори хохотнул, потом серьезно:

– Гамбургеры.

– А картошку берешь к ним?

– И колу.

Рори хихикнул: он хихикнул!

– Кальцоне.

– Это еще что такое?

– Господи Ии-с-сУсе!

Они оба все еще лыбились, а у Генри по подбородку побежала кровь, но я хотя бы привлек их внимание.

– Мэтью, не пыли! – сказал насмешливо Рори. – Это ж, сука, лучший разговор у нас с Генри за хер знает сколько лет!

– Если не вообще.

Рори глянул на Клэя.

– Славно перетерли.

– Так.

Я поднял руку, указывая между ними.

– Как ни жаль прерывать вашу дискуссию о пиццах, бургерах, кальцоне и ваше общее увлечение парой булочных…

– Видишь?! Булочных! Даже Мэтью не устоял!

– …но я бы не прочь узнать, что за хрень случилась с Генри.

Генри же теперь мечтательно смотрел куда-то в сторону раковины.

– Ну и?

Он моргнул и очнулся.

– Что «ну и»?

– Что там было?

– А… ага…

Он собрался с силами.

– Ну, в общем, знаешь, они бы меня бить не стали, так что я подошел к ней – а я был уже довольно под балдой – и собирался, образно говоря, прихватить за прелести.

– Ага? – заинтересовался Рори. – И как оно было?

– Не знаю – я замешкался.

Генри погрузился в мысли.

– А потом?

Генри, полуусмешливо, полуугрюмо:

– Ну, она видела, что я хочу сделать.

Он проглотил слюну и снова почувствовал все те минуты.

– Так что она четыре раза дала мне по яйцам и три раза по роже.

Тут невольный выкрик «Иисусе!»

– Да… уж она мне, блин, выдала.

Рори взбудоражился больше прочих:

– Ты слышишь, Клэй? Четыре! Вот это настрой! Не то что твои жалкие два-раза-по-яйцам.

Клэй рассмеялся в голос.

– И потом, – наконец продолжил Генри, – проверенные Старкер и Шварц прикончили меня – тут уж им пришлось.

Я изумился.

– Зачем?

– Разве не ясно?

Генри без выражения ответил:

– Переживали, что будут следующими.

* * *

Снова в спальне, уже сильно за полночь, и Генри внезапно садится в кровати.

– Твою мать, – ворчит он. – Я уже протрезвел, пойду пригоню машину.

Клей со вздохом скатывается на пол.

На улице дождь как призрак, сквозь который можно пройти. Высыхает, едва коснувшись земли.

Чуть раньше, вскоре после шарады с лицом Генри и разговора о хорошо выпеченных грудях, были когти, скребущиеся под задней дверью и стук в парадную.

На заднем крыльце оказались Рози и Ахиллес, стояли и терпеливо ждали.

Собаке:

– Ты – давай.

Мулу:

– Ты – вбей в свою тупую башку. На кухню нельзя.

Что до парадного крыльца, то там стуку сопутствовал голос:

– Мэтью, это миссис Чилман!

Я открыл низенькой коренастой женщине с ее вечными морщинами и лучистыми глазами, ни разу не сказавшей ни слова упрека. Она прекрасно знала, что в соседнем доме – целый чуждый мир, но не спешила судить. Даже когда прослышала, что мы остались тут сами по себе, мальчишки, никогда не спрашивала меня, как мы управляемся. Миссис Чилман обладала мудростью старой школы – она-то видела, как моих и Рори одногодков отправляли в далекие страны на убой. Раньше она иногда приносила нам суп (дичайше густой и горячий) и до своего последнего дня звала на помощь, если попадалась банка с тугой крышкой.

В тот вечер она пришла с практической целью.

И сразу перешла к делу:

– Привет, Мэтью, как поживаешь, мне кажется, надо бы взглянуть на Клэя, ему ведь нынче, кажется, досталось, да? А потом я посмотрю твои руки.

В этот момент и донесся голос с дивана, исходивший не от кого иного, как от Генри:

– Сначала меня, миссис Чилман!

– Иисусе!

Что такое было с нашим домом?